— В покушении на убийство, — важно сказал капитан, подняв вверх палец. — Все опрошенные свидетели единогласно утверждают, что у вас с ню Монтером были длительные разногласия на деловой и личной почве.
— Были, — согласился полугном, — но мы их давно разрешили. Об этом вам сказали?
— Сказали, — скривился капитан. — Но это не существенно. Вы могли затаить злобу и дождаться благоприятного момента для совершения мести.
— Да если бы мы хотели, мы бы давно его убили… ай! — Отто с силой наступил мне на ногу и я решила больше ничего не говорить.
— Мы вас задерживаем до выяснения обстоятельств, — сказал капитан.
— У нас завтра защита диплома, — сказал Отто.
— Значит, ее придется отложить, — любезно сообщил Анксе Любме.
Нас развели по разным камерам — чтобы мы не выработали общие показания.
Женская камера была переполнена. Многочисленные девицы самых разнообразных внешних видов сидели и лежали на нарах, что-то шумно обсуждая. Я помялась у входа, не представляя, как нужно себя вести в уголовной среде и решила, что элементарная вежливость — это лучше всего.
— Здравствуйте, девушки! — сказала я.
— О, еще одна! — воскликнула бойкая блондинка в открытом вечернем платье. — Хочешь, угадаю, за что ты здесь?
— Давай.
— За покушение на убийство Блондина Лима!
— Да, — удивилась я, — а откуда ты…
— А мы все тут — потенциальные убийцы Блондина, — сообщила блондинка. — Я, Блия, была заподозрена в том, что не ограничилась бурным расставанием с Лимом весной, а задумала убить его. Тяку, — Блия кивнула в сторону тихой девушки в аккуратном платье, скромно сидевшей в углу, — Блондин пытался опорочить и она его заказала. Вон та купеческая дочь, извини, опять забыла, как тебя зовут…
— Селестиниадиранта, — прогудела крепкая краснощекая девица то ли с примесью великанской крови, то ли просто любительница очень часто хорошо покушать.
— Да, Селести… Селестин… короче она не поделила с ним торговые интересы, а вон Витка — так она преследовала Блондина с целью женить его на себе последние полгода.
— А ей-то зачем было Лима убивать? — удивилась я, пораженная разносторонности Блондиновых интересов.
— А чтобы никому не достался, — охотно сказала тоненькая вертлявая девчушка. — А ты чего пыталась его убить?
— Да мы когда-то деловые сферы не поделили, к тому же я ему отказала. И еще Лим очень не любит моего жениха.
— Добро пожаловать в семью, — хихикая, сказала Блия, освобождая мне место на нарах.
— Я не поняла, сюда что, садят всех, кто был хоть как-то знаком с Блондином?
— Нет, кто имел хоть какую-то причину его убить, — сказала Витка. — Нас поначалу садили в одну камеру со всякими уголовницами, но потом пришлось выделить нам отдельное помещение. Все-таки мы, в основном, из приличных семей.
— Один, два, три… семнадцать, восемнадцать, — пересчитала я девушек, для верности тыкая в них пальцем. — Ах, да! Я — девятнадцать! И что мы здесь все делаем?
— Задержаны до выяснения обстоятельств.
— Абсурд какой-то!
— У Блондина папашка — начальник большой, — сказала Блия. — Надо же ему отчет предоставить о проделанной работе.
— Меня не одну взяли, с другом. Интересно, он с уголовниками сидит или тоже с такими же «до выяснения»?
— Да парней уже две камеры набили, — поделилась Витка. — Мне стражник по секрету рассказал.
Я вздохнула с облегчением, потому что волновалась за Отто. А если он сидит с такими же добропорядочными, как и он сам, то полугном найдет чем заняться! Будет заводить полезные знакомства и слушать последние сплетни.
— А у меня завтра экзамен — защита диплома, — пожаловалась я.
— Это еще что! Вот меня вытащили из постели одного красавчика, у которого я осталась после вчерашней вечеринки, — весело сказала Блия.
Теперь я поняла, почему ее платье было таким открытым и воздушным. Да, не повезло девушке!
На обед нам дали на тарелке нечто, похожее на сероватый склизкий блин.
— Что это за гадость? — спросила Тяка.
— Овсянка! — радостно сказала я, понюхав варево. Впрочем, чтобы догадаться что это, мне не обязательно было нюхать. Овсяная каша, забытая на плите в большом количестве воды всегда превращалась в подобную малоаппетитную массу.
— Я это есть не буду!
— Ну и зря, — сказала я, глотая кашу. На вкус она оказалась ничем не хуже моей собственной стряпни, в каше даже было масло. — До вечера больше ничего не дадут, будет у тебя желудок урчать.
— Не будет, я редко ем. Я питаюсь духовной пищей, — прошептала Тяка, вздыхая так, что грудь в ажурном платьице стала похожа на работающие кузнечные мехи. — Вам, предпочитающим земную пищу, этого не понять!
— Куда уж нам, — согласилась я.
— Отдай мне свою порцию, — попросила купеческая дочь с непроизносимым именем.
Я почувствовала досаду — я тоже хотела еще кашки, чего бы не набить желудок на дармовщинку.
— А кто хочет мою кашу? — спросила одна из девиц.
— И мой чай, он невкусный, без меда!
Слопав четыре порции каши и напившись чая, я почувствовала потребность прилечь — набитый желудок требовал горизонтального положения для процесса переваривания. Развалившись на верхней полке, я удовлетворенно срыгнула и подумала, что в тюрьме, в сущности, не так уж и плохо. Если бы еще пиво давали!
Вечером, плотно отужинав перловой кашей с малосольным огурчиком, я потребовала начальство. Начальство явиться не пожелало. Тогда мы с Виткой быстро организовали концерт — аккомпанировали тарелками и ложками тоскливым завываниям Тяки (которые назывались «душещипательные романсы о любви»). Стражники не долго выдержали высокое искусство и прислали небезызвестного капитана Анксе.